Свято-Александро-Невский кафедральный собор

— кафедральный собор  имени русского святого Александра Невского (канонизирован в 1547 году), принадлежащий экзархату православных русских церквей в Западной Европе (Константинопольский патриархат) и находящийся в Париже, в 8-м округе, на улице Дарю (rue Daru); освящён в 1861 году.

Храм построен в русско-византийском стиле. Интересным является тот факт, что собор строился на общественные деньги. Он изначально задумывался как храм не только для русских, но для всех православных жителей Парижа, коих было не мало. Так возведение храма стало общим делом. Жертвовали православные Парижа - русские, французы, сербы, военные, монахини. Не оставались в стороне и жители России. Личное пожертвование сделал  император Александр II. Свой посильный вклад внесли и русские купцы. Со временем к сбору средств присоединились католики и протестанты. Деньги начали собирать в 1856 году, первый камень заложили в марте 1859, а в сентябре 1861 г. храм был освящен.

Архитекторы храма  - Роман Иванович Кузьмин и Иван Васильевич Штром. У собора пять куполов, которые символизируют Христа с четырьмя  евангелистами. Центральный купол поднимается на высоту в 48 м.

12 июля 1918 года в соборе венчались Пабло Пикассо и балерина Ольга Хохлова. Свидетелями были Жан Кокто, Макс Жакоб, Сергей Дягилев и Гийом Аполлинер.

Здесь отпевали многих известных россиян:

Иван Тургенев (1883)

Фёдор Шаляпин (1938)

Антон Деникин (1947)

Иван Бунин (1953)

Открыт для посетителей по вторникам, пятницам и воскресеньям с 15:00 до 17:00

Андрей Тарковский (1986)

Булат Окуджава (1997)

Анри Труайя (2007) и др.

Свитич Луиза Григорьевна — Доктор филологических наук, старший научный сотрудник кафедры периодической печати факультета журналистики МГУ.

Собор святого Александра Невского относится к русскому экзархату Константинопольского патриархата. В двадцатых годах Русская православная церковь за рубежом раскололась на две части. Часть ушла за митрополитом Евлогием, часть за митрополитом Антонием (Храповицким). Одни назывались евлогиане, другие карловчане. Об этом храме и его эмигрантской пастве послереволюционных лет прекрасно подробно пишет сам митрополит Евлогий: «Первые мои впечатления по приезде в Париж на постоянное жительство были отрадные. Чудесный большой храм, образованное, достойное уважения духовенство, толпы молящихся. Наплыв богомольцев был так велик, что храм не вмещал всех собравшихся, была давка; на церковном дворе, даже на улице перед церковью – всюду толпился народ. Кого-кого только тут не было! Люди всех состояний, возрастов и профессий: бывшие сановники и придворные, военные в затасканных френчах, интеллигенция, дамы, казаки, цыганки, старухи, дети… В холод, в непогоду – все такие же огромные толпы. Я, бывало, беспокоюсь, что люди мокнут под дождем, а один прихожанин иронически отозвался о толпившихся на дворе: «Дворяне» посудачить приходят…» В этих словах была доля правды, поскольку храм на рю Дарю стал в полном смысле слова живым центром эмигрантской жизни. В церковь шли не только помолиться, но и встретиться в церковной ограде со знакомыми, обменяться новостями, поговорить о политике, завязать какие-нибудь деловые связи. Однако главным побуждением была потребность помолиться. В народной толпе чувствовался большой духовный подъем. Скорбные, озлобленные, измученные люди тянулись к храму как к единственному просвету среди мрака эмигрантского существования. Они несли сюда свои печали, упования и молитвы; тут забывали свое горе, обретали надежду на какое-то лучшее будущее. В первые годы религиозное усердие эмиграции было трогательное. Несмотря на горечь и ужас жизни, веяло религиозной весной, не было в людях той безнадежности, того уныния, которые овладели душами впоследствии». Владыка Евлогий рассказывает об огромной деятельности, которые развернулись при нем в этом приходе. Прежде всего, он решил выправить богослужение и мягко поправлял духовенство, которое проводило укороченные службы. Стали еженедельными «беседы» о вере и Церкви, где состоялось живое обсуждение религиозных вопросов. Появилось сестричество, которое возглавила Вера Васильевна Неклюдова, по словам митрополита Евлогия, «душа чистая, добрая, преисполненная идеализма и редкая по цельности…Новому делу она отдалась самоотверженно, и работа быстро и успешно наладилась».. Сестры заботились о порядке в храме, украшали его в праздники зеленью или цветами, ведали починкой облачении, создали церковноприходскую школу для детей, где обучали Закону Божию, русскому языку, географии и истории России, создали и летние колонии для эмигрантской детворы, которая «протомившись весь год в подвалах либо в мансардах», попадала на лоно природы, на свежий воздух и простор! Устраивали сестры для детей и «елочки» на Рождестве и розговенье на Пасхе.. Широко занимались благотворительностью, собирали одежду и обувь для нуждающихся, помогали и м и деньгами, навещали одиноких русских в больницах, приносили им на Пасхе куличи, яйца; хоронили безродных больных. Когда мы вошли в храм Александра Невского, была всенощная накануне накануне Сочельника. Прекрасный стройный пятишатровый храм, построенное по типу Новгородской и Московской архитектуры Х1У-ХУП в.в., подобно храму Вознесения в Коломенском. На какой башне золотая главка с восьмиконечным крестом. За свечным ящиком благородный седовласый полный достоинства очень немолодой господи – видимо потомок эмигрантов первой волны. За другим, противоположным прилавком, где продают книги — тоже немолодая, но с прямой осанкой и прекрасными манерами седовласая дама. Когда наш батюшка попросим у нее альбом русского художника — иконописца, она посетовала, что ее не предупредили раньше, и сейчас из склада достать книгу невозможно. И все молящиеся в храме казались людьми из прошлого — с прямыми спинами, благородной осанкой несуетными, светлыми лицами, устремленные к молитве — дети и внуки наших эмигрантов, отпрыски дворянских семей. Говорят, прежде здесь были даже именные стулья – «Княгиня Гагарина» и другие. Теперь стулья не подписаны, но не одна дама привлекала наше внимание своим княжеским видом. В храме прекрасные иконы. Чудотворная Федоровской Божьей матери в прекрасном окладе (написана живописцем Каменщиковым в 1807 году, список с иконы 1289 года. И еще целый ряд чтимых икон на аналоях, подарки воинских полков (Гусарского экспедиционного корпуса и Французского иностранного легиона, погибших в войну 1914-1918 г. э., Дроздовской дивизии, Общества Воинского Союза, Изюмского гусарского полка, Преображенского полка, Российского воздушного флота, Общеказачьего Союза). Император Александр П и императрица подарили икону Вознесения Господня «во возблагодарение за сохранение жизни царя при покушении на него в Булонском лесу в 1867 году». Иконы Архистратига Михаила, Св. благоверного Александра Невского, св. Георгий Победоносец тоже принесены собору в дар тот русских людей. Перед дверью, ведущей в алтарь Крест- памятник по убиенной в 1918 году царской семье, сооруженной по подписке ревнителей памяти Николая П. с частицами Николая чудотворца, святых царственных мучеников. Мы потихоньку прикладывались к святыням, хотя шла служба, нарушая отчасти ее неторопливый строй. Но что делать — опять мы спешили. Все-таки успели заказать молебны, купить иконы и книжки. Одна из них — книга о соборе. В ней написано, что в 1814 году император Александр 1 посетил Париж и молился в своей походной церкви, которую считают предшественницей собора на улице Бери. В 1856 году по инициативе настоятеля Иосифа Васильева начинается подписка по сбору средств на сооружение православного храма в Париже. Это было уже при Александре П, который пожертвовал пятьдесят тысяч рублей из личных средств. Храм строился по чертежам профессора академии художеств Р.Кузьмина. Был задолжен в 1850 году и за два года построен. С 1922 года митрополит Евлогий установил его как кафедральный собор. Помимо икон, храм украшают живописные полотна на библейские темы – Поколение пастухов, Нагорная проповедь, Вход Господень в Иерусалим, Тайная вечеря, Проповедь Иисуса Христа на озере Тиверианском, Хождение по водам и другие, выполненные П.С.Сорокины и Е.С.Сорокиным, Ф.А.Бронниковым, А.П.Боголюбовым, А.Г.Бейдеманном и другими. Прихожанами храма были знаменитые русские люди, среди которых Федор Шаляпин, Иван Бунин, Борис Зайцев, Иван Шмелев. Сейчас Богослужения проводятся два раза в неделю — по субботам и воскресения, другие дни — по расписанию. Описываю Верхний храм. Внизу мы не были. Нижняя церковь в 1955-1956 г.г. была заново расписана А.А. и М.А.Бенуа в светлых тонах. Иконостас перенесен из первой русской церкви на улице Бери. Богослужение в нижнем храме совершается по французском. Здесь был погребен один из самых любимых настоятелей первой русской волны эмигрантов Георгий Спасский. О нем очень тепло вспоминает митрополит Евлогий. До революции священником Черноморского флота…. «Одаренный человек, прекрасный оратор, литературно образованный, довольно светский (любитель театра), он являл тип священника нового склада. В России такие священники встречались, но большинство подобных духовных лиц были люди мало церковные, требы исполняли кое-как, зато увлекались чтением лекций на религиозно-философские темы. В о.Спасском этого уклона к рационализированию вопросов веры и Церкви не было. Молитвенный, церковный, глубоко религиозный, он любил служить и служил с подъемом, любил причащаться; не свысока, а истово и смиренно исполнял требы, ревновал о службе Божией, о ее полноте и благолепии. По воскресеньям в 5 часов он служил молебны с акафистом, а после них вел религиозные беседы. Собиралось довольно много молящихся, преимущественно его искренние почитатели. Эти беседы имели несомненно просветительное значение. Проповеди его были блестящи по форме, живы, энергичны, хоть и не очень глубоки по содержанию. Любил он читать и лекции с благотворительной целью. …Но главная заслуга о.Георгия Спасского, которую необходимо отметить, – его умение входить в индивидуальное общение с душами. Он являл пример настоящего пастырства, той Seelensorge, которая лежит в основе пастырского служения. О.Спасский становился другом, наставником тех, с кем духовно общался, посещал своих духовных детей и в каморках и в подвалах, назидал и утешал, одаривал кого крестиком, кого просфорой, образком или молитвенником, помнил всех именинников и именинниц, все особо памятные в семьях дни… Он обо всех заботился и во все входил. Иногда ему случалось за день побывать в 25–30 домах. Себя он не жалел нисколько. Неудивительно, что он надорвался и сгорел в этом непосильном, ревностном труде. О.Георгий Спасский был, несомненно, выдающийся священник. Он скончался скоропостижно от разрыва сердца 16 января 1934 года во время чтения своей лекции «О догмате».; она была вводной в цикле лекций, в которых он предполагал дать анализ и критику религиозно-философских и богословских трудов наших современных мыслителей: о.С.Булгакова, Бердяева и др. В роковой вечер, говоря о догмате, о.Георгий сказал несколько слов о знаменитом авторе «Догматического богословия» митрополите Макарии, которого его современники-богословы обвиняли в либерализме, упомянул и о скоропостижной и загадочной его кончине в купальне, вызвавшей когда-то немало кривотолков. Не успел о.Георгий рассказать об этом, – ему сделалось дурно, и тут же на эстраде он скончался… При жизни популярность о.Спасского была велика, и смерть ее не умалила. Гроб с останками покойного оставили в помещении при нижнем храме Александро-Невской церкви. Там он стоит и поныне, неизменно убранный свежими цветами. Некоторые почитательницы о.Георгия в своей преданности его памяти доходят до фанатизма и истерики, и даже гроб его превратили в предмет почитания». Когда мы вышли из храма на улицу, остановились с одной нашей паломницей, поджидая остальных. Невдалеке стоял благородной стати пожилой господин, наверное потомок тех, кто знал еще владыку Евлогия и отца Георгий Спасского. Решили подойти к этому господину, хотелось пообщаться. — Говорите ли Вы по-русски?- был первый наш вопрос. -Очень плохо — ответил он, хотя говорил довольно правильно, хотя и с акцентом.- Я жду свою жену. Мы засмеялись, поняли, что наш весьма скромный паломнический наряд смутил его — не имеют ли странные дамы каких-то худых намерений. — Не беспокойтесь, мы паломники из России. Он сразу стал приветлив. Рассказал, что из Грузии, что русскому его обучала бабушка. Но сам он родился во Франции. Продолжить разговор не удалось, потому что в это время из ворот показалась его жена — прекрасная седовласая дама с высокой прической а ля Пападур, со вкусом одетая, на каблучках, несмотря на весьма-весьма почтенный возраст. С прямой спиной и высоко поднятой головой. Он извинился и попрощался с нами. Бережно взял ее под руку и они ушли по улице ночного Париже. На каком языке они разговаривают друг с другом сейчас? Напротив Александро-Невского храма ресторан «Петроград». Ему дали имя города, который существовал очень недолго, но именно из Петрограда, а не из Петербурга и не из Ленинграда они вынуждены быть уехать. Ресторанчик был, к сожалению, закрыт. Посещение русских храмов, эта и другие встречи чуть-чуть помогли понять, что переживали эти люди, вынужденные покинуть свои дома, родных, имущество, какие беды они пережили, как тосковали по родине. Приведу маленький щемящий фрагмент воспоминаний Бориса Зайцева о той поре. Я читала его и плакала: «Здесь топят углем и растапливают щепочками, ligots (хворостом). На днях среди своих лигошек встретил я одну в белом. Боже мой, береза! Белая кора с коричневыми черточками, с оторванной, тончайшей кожицей – всегда она трепещет, нежно дрожит на ветерке – Россия. Зачем же Западу береза, это наше дерево, им же каштаны, вязы, дубы, буки и платаны, а береза — наша. Она облик чистоты и скромной непорочности, бедности и суровости – Святая Русь. Простенькими цветочками украшены поля Руси, простым и светлым деревом ознаменованы ее леса, и под березами, и под елями спаслись Сергии и Серафимы, русская береза есть Пушкина, Толстого и Тургенева, и в музыке, и в живописи и в жизни каждого из нас: Монашенка, и девстенница, и заступница. Брошу ли тебя в печь, французская сестра? Лежи, спрятанная — память, вздох, надежда. Когда-нибудь и на родной земле я обниму твой ствол». Читала и плакала. Написано в первые дни эмиграции в 1924-26 годах. Автору, как и многим, так и не удалось обнять березку на Родине. Скорбно. А теперь его издаем, цитируем, приехали на это эмигрантское его убежище. Иные времена. И верится: они там радуются, что в России кое-что начинают понимать и раскаиваться. Париж тоже с той поры несколько изменился. Однако впечатления Зайцева и эмигрантов от Париже той поры можно перенести и на нынешний, который видели мы: «После юга Париж нелегок. Всегда-то он холодноват и суховат, но после тишины, пустынных гор Вара шум, деловитость, грандиозный ход Парижа надо вынести. Вообще это город-учитель. Облик мира. Кто-то назвал «порог Вселенной». У него и поучиться. Замечательно, что Париж, женщиною насыщенный, больше всего мужчина. В нем нет ни женственного, ни романтического. Он требует мужественности. Как на свои улицы, тускло блестящие под дождем, в изящных, точных линиях домов, серо-коричневых красках, так на своего человека Париж кладет чекан: рисунок его гибок, элегантен, остр. Непроницаемый человек. Учтивый, вежливый… огнеупорный… Париж скажет, что земля не рай. Что ж, защищайся. И не страшись. Ты здесь неразличим, безвестен, угрожаем. Ничего. Иди»…